Там, где «чаек» на волах возили, теперь орудия гремят

И колонковая кисточка в придачу

Составители административно-географических справочников уделили минимум места селу Доля и расположенной рядом железнодорожной станции с аналогичным названием. Высота над уровнем моря - 190 метров, население - 314 человек.

Безмолвствуют на этот счёт и авторы трудов по топонимике, а хранящиеся в народе легенды крайне скупы. Большинство местных солидарны с составителем толкового словаря Сергеем Ожёговым, который слово «доля» трактует как часть чего-нибудь, участь, судьба. Дескать, отправились предки на поиск лучшей доли и осели у истока безымянного ручья, чьи воды скатываются в самый Кальмиус.

И, тем не менее, мне удалось отыскать более симпатичную версию происхождения названия села и станции. Дело в том, что во времена Запорожской сечи в этих местах проходил сухопутный волок. Поднявшись по Кальмиусу до крутого изгиба реки, где сейчас дымят трубы Старобешевской ТЭС, казаки ставили свои плавсредства на колёса и по сухопутью следовали до истоков Волчьей. А далее плыли по Самаре и Днепру до самой Хортицы.

Чуть позже на волоке появились хутора. Основывали их запорожцы, которые по причине преклонных лет уже не могли водить «чайки» в дальние походы. В том числе - некий Мандрыка (станция Мандрыкино), чьё имя упоминается в моей исторической повести, и казак Доля.

Так что дежурная по станции Светлана, отставной ветврач Лазаревич и остальные их земляки вправе считать себя прямыми потомками казачьего племени, которое наводило ужас на Крымское ханство и Османскую империю.

Разумеется, века остудили горячую кровь буйной братии. Как считает отставной ветврач, главные инструменты человечества - плуг, молоток для ковки лошадей, лопата, но не меч или гранатомёт.

К первым Лазаревич относит и колонковую кисточку. Ведь без неё практически невозможно украсить усадьбу пейзажами, натюрмортами и портретами. Но об увлечении сельского живописца чуть позже.

 

Удобства во дворе. Дорого

Казак Доля выбрал местечко для хутора с дальним прицелом. Наверное, догадывался, что рядышком проложат две магистрали. Железнодорожную и автомобильную.

Учёл он и розу ветров. Хотя в пятнадцати верстах по соседству англичанин Юз построил первую домну, а чуть позже задымили мачтообразные трубы теплоэлектростанции, берегов безымянного ручья не коснулось их смрадное дыханье.

Одного лишь не смог предвидеть основатель хутора на обочине сухопутного волока. Что нагрянут в местечко благословенное людишки, умеющие урвать с общего стола кусок пожирнее, слуги народные, да чиновники-мздоимцы.

Конечно, степям донецким далековато до морского берега и заповедных лесов в окрестностях Киева. Но не испачканный сажей клочок неба над головой тоже денег стоит.

И немалых. Даже ветхие старушенции, никогда североамериканского доллара в руках не державшие, стали писать мелом на собственных калитках: «Продаётся дом с земельным участком и удобствами во дворе за 50 тыщ у.е.».

Но большинство варягов предпочло селиться отдельно. Чтобы избушки за забором не смущали взыскательный глаз убогим видом. И вскоре застроили барскими теремами берега одного из прудов на околице.

Местных в заповедный уголок теперь не пускают. Да и приезжих журналистов тоже. Разве что беспородная собачонка проскочит через дыру в заборе. Полакает водицы из бывшей колхозной собственности, разживётся на барской помойке мослом и тут же «делает ноги». Иначе за кость говяжью придётся расплачиваться собственными боками.

Правда, охранник райского уголка цербером лютым мне не показался. Наоборот, был добр и чуточку печален. Как выяснилось в ходе блиц-интервью, большая половина владельцев особняков эвакуировалась, а меньшая, ссылаясь на войну, зажимает жалование.

 

Кочующая галерея

Лазаревич на фоне дворовой галереи.

Лазаревич, как и прочие его земляки, живёт по принципу: «С трудов праведных не построишь палат каменных». Полвека лечил колхозных коровок, а теперь бабушкиных козочек, но хоромами не обзавёлся.

Впрочем, по этому поводу отставной ветврач не печалится. Скромный домишко расписан, как детская игрушка - не только стены изнутри, а и заборы увешаны натюрмортами, пейзажами, портретами.

Разумеется, дворовая галерея работает только в погожие дни. Когда вплотную подступит осеннее ненастье, работы сельского живописца переезжают под крышу.

Но даже в таком случае усадьба всё равно остаётся привлекательной. Ведь если обаятельная дама зрелого возраста снимет ожерелье и сапфировые серёжки, она от этого не превратится в дурнушку.

Особенно хороша усадьба сейчас, после схлынувшей жары.

- Если бы не собственный колодец, да не насос, - говорит ветеран, - суховеи одолели бы помидорные грядки, виноград, косые сливы, яблони и розы. А так всё продолжает благоухать человеку в радость...

В радость хозяину и прислонённые к забору удочки.

- Рыбачу помаленьку, - упредил Лазаревич мой вопрос. - Таскаю карасиков размером с ладонь из пруда, на который ещё не положили глаз арендаторы. Снасти для полупудовых карпов, которые обитают в водоёме состоятельных граждан, конечно, жидковаты. Да и пенсии моей хватит разве что на пару-тройку утренних зорек.

Но всё-таки большую часть дня ветврач упразднённого ныне колхоза проводит с колонковой кисточкой. Подрамником служат собственные колени, а вместо холста используется всё, что утратило ценность. Картонки из-под обуви, обрезки фанеры, дощечки выброшенного по причине ветхости кухонного стола.

Политикой хозяин совершенно не интересуется.

- Что же вы, - спрашиваю, - разместили рядом красного командира Чапаева, чьи памятники повсеместно снесли, и ставшего главной иконой Украины Шевченко?

- Машинально, - ответил Лазаревич. - Но получилось с намёком. Если знаменитости мирно сосуществуют, то и простым смертным негоже чубиться. А тем более - кидаться друг в дружку снарядами.

 

Пахнет станция странствиями

Осколки не пощадили даже табличку на станционном здании.

Село, станция и перегороженный многочисленными плотинами безымянный ручей считаются прифронтовой зоной.

- Знаете ли вы, что сейчас пребываете в пределах досягаемости гаубичных батарей? - задаю вопрос молодайкам, которые очищают столовую свёклу от ботвы у едва приметной полевой дороги.

На поле свекловичном в прифронтовой зоне.

 

- Знаем, - отвечает наиболее бойкая из них. Смешливая, чёлка цвета вороньего крыла занавешивает лукавый взор. - Только кушать всё равно хочется. Нам, взрослым, а главное - детям... Нет, за риск не оплачивают. Да мы и не требуем. Ведь риск этот везде. В поле, в собственном огороде, у прилавка магазина, где хлеб покупаем... За три года притёрлись к войне. Пока тихо - трудимся. Начнут стрелять - приляжем за мешками со свёклой. Отдохнём.

За сельской околицей, у ангара с попорченной осколками кровлей, народу ещё поболее. И точно такие же мешки с дарами огорода. Только наполняют их не свёклой, а чесноком.

Правда, здесь уже присутствует частичная механизация ручного труда. Гражданка почтенного возраста при помощи заменителя ветра - вентилятора - отделяет шелуху от основного продукта. А запах умопомрачительный. Будто забрёл в португальскую таверну, где чеснок, кажется, не кладут только в кофе.

На перроне крошечной станции пахнет иначе. Созревающими яблоками и странствиями. Правда, последнее пока что на замке. Стальная магистраль надвое рассечена линией фронта. Поэтому поезда, да и то исключительно грузовые, редко нарушают втиснутую в зелёное ущелье полосы отчуждения тишину.

Но лампочки на пульте дежурной по станции Светланы горят ярко, как и до войны, а в голосе хозяйки не чувствуются признаки расстроенных чувств.

- Доля, - отвечает она по служебному телефону и, закончив разговор, поворачивается ко мне. - Вы что-то хотите?

Конечно, хочу. Чтобы Лазаревич на свою пенсию мог каждое утро встречать зорьку на берегу элитного пруда, чтобы молодайки со свекловичного поля отдыхали не только при обстрелах, чтобы дежурная по станции со столь многозначительным названием, наконец, объявила посадку на прибывшую электричку. И ничего, поверьте, сверх того.

 

 

«Доля слушает...»

Сергей ВАСИЛЬЕВ.

Фото автора.