"Нам довелось сделать невозможное — выбрать родину", - журналистка написала пронзительный текст о переселенцах
Замечательная донецкая журналистка Анна Хрипункова написала на сайте "ДонПресс" статью "10 фактов о переселенцах".
"Год и девять. В смысле — год и девять месяцев. Так я отвечаю на два вопроса: сколько лет моей дочке, и как давно мы потеряли дом. Впрочем, сейчас уже мне расхотелось использовать слово «потеряли», потому что я обнаружила, что на первый план давно выходит то, что мы обрели. И обретений у нас немало.
Мои «10 фактов» — это не столько для тех украинцев, которые нас недолюбливают. И уж совсем не для тех, кто отвернулся от Украины и нас не любит совсем. Они скорее для самих переселенцев. Потому что все это очень просто, а самое простое (и иногда самое важное) мы забываем легче всего.
Вспомним.
1. Мы — украинцы.
Многие наши земляки жили в Украине всю свою жизнь, а мы — только в последние «год и девять». Нет, физически мы тут с рождения, но только утратив прежнюю жизнь, мы, наконец, что-то поняли. Самые просветленные, конечно, все поняли раньше. И все же многие (включая меня) осознали Украину вокруг себя не сразу. Я бы даже сказала — несколько поздновато. Но главное одно: мы — украинцы, и это сильно меняет жизнь. Как по мне, так к лучшему.
2. Мы — не избранные.
Очень часто в статьях про переселенцев появляется вот это «мы и вы». Мол, «мы» такие и такие, а «вы» нас не понимаете. Я тоже использую это «мы», но оно уже давно нужно не для разграничения, а для самоидентификации. «Мы» — не особый сорт, не «мальчики, которые выжили». У «нас», «донецких», уже давно нет этого местечковой ура-заносчивости. Но когда нас ею по привычке попрекают, мы понимаем, что заслужили. «Донбасс никто не ставил на колени», «Услышьте Донбасс», «Мы порожняк не гоним» (извините) — вот это все. Кто из нас такого не говорил? Я вот говорила (ну кроме того, что про «порожняк»). Но я видела, как мы это в себе изживали, и теперь мы, наконец, этим переболели и получили не только прививку, но и дополнительные 40 уколов в живот. Мы уже давно все поняли.
3. С нами не надо носиться.
Нам не надо уступать место в троллейбусе (ну кроме тех случаев, когда мы беременны, стары или немощны). Не надо пропускать нас вперед в очередях (аналогично). Не надо нас жалеть. Многим другим украинцам иногда кажется, что мы требуем особого отношения, но нет. В последнее время я перестала говорить, откуда я. Не потому, что стыжусь, а потому, что не хочу лишнего внимания. Да, мы многое пережили — кто больше, кто меньше. Мы многое потеряли. Но мы не хотим, чтобы перед нами хоть кто-то стоял на коленях. И когда придет время для раскаяния виноватых, мы не захотим, чтобы они на коленях просили у нас прощения за украденную жизнь. Никогда ничьи «колени» нам не понадобятся. У нас другие задачи. Нам важно постараться сохранить человеческое лицо даже тогда, когда хочется побыть зверем.
4. Мы — украинцы… ээээ, вообще-то это уже было, но тут другое. Мы — украинонеотделимые.
Ладно, в чем-то мы все же особенные. В том, в частности, что нам довелось сделать невозможное — выбрать родину. Тут не наша вина, а наша беда, как говаривал наш же одиозный губернатор. Мы (в большинстве своем) родились в Украине, но мы жили так, как будто не родились нигде. Вот потому-то нам и пришлось выбирать. Это, конечно, грубоватое слово. Но если ты безроден, то тебе предлагается именно выбор, а не подарок. В какой-то момент нас поставили перед двумя реальностями и двумя мирами, и нам нужно было выбирать только один. Мы выбрали украинский. И теперь там, где наши, донецкие, плечи соприкасаются в автобусе с вашими плечами, больше нет невидимой стены. Если, конечно, вы не ставите ее сами.
5. Мы сражаемся.
В прямом смысле. Донецкие мужчины в числе других украинцев сражаются на передовой, и я бы не писала этого, если бы не знала как минимум троих. М., Т. и А. Но вообще-то их больше.
Ну, а те, кто не на передовой, те сражаются со своими внутренними демонами, а донецкие демоны — самые сильные, знаете ли (о Боже, я, кажется, опять про особость!). Именно наши демоны привели к тому, что с нами случилось. Но мы уже знаем, как перестать их кормить.
6. Нам повезло.
Для многих эти слова звучат кощунственно, но я повторю: нам повезло. Мы многое потеряли, но перекроили себя, изменились, выжили. Нам повезло, что у нас был повод открыть в себе эти ресурсы. И тому, кто мне скажет, что донецкие ничего не делают и только ноют, я расскажу о тех, кто смог бросить процветающий бизнес там и начать все с нуля на новом месте.
И о целом университете, который вот прямо всей своей мощью взял и переехал в Винницу. Вот эта громадина — ДонНУ, которая и бровью ни на что раньше не вела, зашевелилась, отряхнулась, вздрогнула и… переехала. И выжила.
И еще отдельно я расскажу о тех, кто был в Донецке каким-нибудь директором, а потом снял пиджак, надел робу и ни разу не задрал носа перед простыми строителями. Потому что сам стал простым строителем. И не ноет. Строит.
Нам повезло, потому что мы все это можем. Донецкие украинцы и другие украинцы тоже. Если вы читаете это и сомневаетесь в себе, смотрите на нас. Там, где гордыня зашкаливала, вдруг нашлось место для строительной робы, мастерка и смирения. Если мы можем победить это, мы все можем победить. Как это принято говорить у нас в Донецке: я отвечаю.
7. Мы в фокусе.
Многим не понравилась фраза из одной моей статьи о том, что, дескать, «мы полюбили ваши Днепропетровски, Киевы и Львовы». Вот это множественное число не понравилось. Но это был не художественный оборот. У нас и правда вначале было так — Днепропетровски, Киевы, Львовы… В единственном числе у нас был только Донецк. Когда теряешь душу от боли, то все сливается, кроме самой боли. Но теперь боль разгладилась, фокус навелся, и у нас появились другие единственные числа. Другие города, другие адреса. Жизнь. Кому-то из нас кажется, что ее нет. В этих случаях обычно достаточно перекреститься. И купить новый цветок на окно (такой, как был дома, но все же чуть другой).
8. Там остались не упыри.
Упыри, конечно, тоже. Но в целом — нет. Там остались люди, которые были нам дороги, и которые, в целом, были людьми до прихода русской войны. Мы не желаем им смерти (хотя они думают, что желаем), мы не желаем им вообще ничего плохого. Худшее они и так уже получили. До прощения тут очень далеко, до принятия, пожалуй, еще дальше, но сейчас — самое время не просто перестать их ненавидеть, а вообще как-либо на них включаться. Когда день разлинован для новой жизни, в графике нет ни минуты на ненависть. Саморазрушаться нет смысла. Да?
9. У нас есть дом.
Оставшиеся очень любят задевать нас словами о том, что, мол, забудьте, «домой вы не вернетесь». Тем, кто их произносит, невдомек, что мы-то как раз дома. Большая часть — на съемных квартирах и в не лучших условиях, но дом — это такое место, где на первом плане те, кого любишь. Они рядом? Значит все ок. Это очень простая формула, даже стыдно писать такую банальность, но ее почему-то многие долго не постигают. Я вот, к примеру, поняла, когда было где-то «год и семь», не раньше.
10. А десятый факт у каждого свой.
Донецк — это реальность, которая была с нами. У каждого своя — прекрасная или так себе. И она будет болеть всегда, нет никакого смысла это отрицать. Но с фантомными болями тоже можно жить.
Мне, к примеру, он снится. Снится, что автобус заезжает прямо ко мне во двор и открывает двери. Меня охватывает невероятное чувство — я смеюсь и плачу. Но я просыпаюсь и не могу вспомнить, вышла я из автобуса или нет.
Мы все едем в этом автобусе. Вот вы, например, сидите у окна, а вы — стоите в проходе, а вооон вы с недовольным лицом передаете сдачу от водителя. Этот автобус скоро выйдет в рейс и будет заезжать в каждый двор, и каждому придется отдельно решать, выходить ли на этих остановках. Кто-то выйдет заранее, кто-то в последнюю минуту, а кто-то поедет дальше, и я вам скажу по секрету: это вообще не главное. Нам говорят, что мы не вернемся домой, и это правда. Потому что мы уже дома. Что остается? Я уже писала: купить новый цветок на окно и жить.
Жить — это такая вещь, которая… ну… в общем, там сами поймете. Начните, как всегда, с сигнала «старт». А вот и он".
Фото: www.aif.ua