Несгибаемая беловласка

Она пережила страсть немецкого генерала и огненное предсказание, чуть не запела в хоре Веревки и пошла путем Порфирия Иванова.

Детство Ларисы Жилиной прошло в Пантелеймоновке. При ней дважды взрывали знаменитый огнеупорный завод - сначала наши, отступая, потом немцы, когда бежали из Донбасса. Впрочем, об этих страшных событиях Лариса Николаевна, родившаяся в январе 1941-го, знает больше по рассказам родни… О ней-то, о родне, в которой перемешалась кровь разных народов, она готова говорить часами. Тем более что незаурядных личностей там хватало… А вот о себе Жилина, в жизни которой было немало интересного, сообщает не столь охотно, не забывая один из пунктов так почитаемой ей «Детки» - «Будь скромен».

Корову променяли на смычок

- Дед мой был очень музыкальный - на всех свадьбах играл на гармошке, - вспоминает Лариса Николаевна. - А бабушка, кубанская казачка, великолепно пела.

Статный синеглазый блондин Николай Никитович Бобровников ужасно ревновал свою кареокую красавицу-жену Матрену Савельевну. Старшим детям (из 12 в живых осталось лишь шестеро) приходилось даже связывать батю, чтобы не шибко буянил. Как успокоится - развязывают, и в доме снова мир-лад.

Из детей этой замечательной пары больше всех музыкальный дар перенял Женя, старшенький. Он даже концерты в Пантелеймоновке устраивал: наберет в разнокалиберные бутылки понемногу воды, навесит их на веревку - и выстукивает мелодии палочками, обтянутыми бархатом.

- Ох, и ругалась моя бабушка, когда узнала, что материал он добыл, вырезав его из семейного раздвижного стола! - смеется Жилина.

Матрена Савельевна настаивала, чтобы Евгений шел в Артемовское медучилище, а он рванул в Киевскую консерваторию. И там, ни разу не видевший пианино, так поразил преподавателей своим идеальным слухом, что его готовы были принять с распростертыми объятиями. Но лишь на следующий год.

- Учебу в столице обычной пантелеймоновской семье было не потянуть, так что мой дядя получил музыкальное образование в Артемовске, - продолжает Лариса Николаевна. - Когда ему понадобилась виолончель, бабушка продала… корову. А Женя приехал на каникулы с одним смычком. Тяжела, дескать, виолончель, чтоб тянуть ее домой. Так все потом смеялись, что корову променяли на смычок.

Получивший тяжелое ранение на войне Евгений Бобровников вместе с Григорием Веревкой организовывал государственный народный хор, стал заслуженным артистом Украины, играл на виолончели, сопилках, цимбалах, трембите... Когда Лариса поехала в Киев поступать в институт легкой промышленности, дядя Женя попросил Веревку прослушать племянницу.

- Тот играет мелодию - а я повторяю, - вспоминает Жилина. - Даже с какими-то своими выкрутасами. Григорий Гурьевич и говорит: «Она - очень одаренная девочка. Ей надо в композиторы идти или в дирижеры». Но когда бабушка узнала, что я тоже собираюсь двигать по музыкальной стезе, учинила скандал. И вырвала меня из Киева обратно, в Донецк. Но я не жалею…

Деда зарыли живьем в землю, маму - в снег

Она вообще не умеет жалеть. В смысле - ни о чем, людей-то жалеет. Как человек, неоднократно битый жизнью, умудряется сохранить в себе такой заряд позитива - загадка.

Летом 41-го отца, инженера Николая Жилина, работавшего на Путиловском военном заводе, эвакуировали. Лариса с мамой-медсестрой, гостившие в ту пору в Пантелеймоновке, там и остались. В декабре деда - революционера и коммуниста (правда, партбилет прятал) - забрали в гестапо, заподозрив в связях с подпольщиками. Через пару месяцев его и сотни других наших земляков живьем зарыли в землю под Артемовском...

- Я была очень аллергичная, - рассказывает Жилина. - Часто тело покрывалось гнойниками, так что спасало только детское мыло. После того, как дедушку забрали, у нас в доме похозяйничали полицаи и гестаповцы, прихватив все, что им понравилось. И когда какой-то фриц сунул в карман кусок «моего» мыла, мама, разъярившись, плюнула ему в лицо. А потом, схватив меня - совсем кроху - на руки, закричала: «Лучше убейте дитя, чтоб не мучилось!». Ей «прописали» 25 ударов шомполами, а потом зарыли по горло в снег, продержав так шесть часов. С тех пор мама бесконечно болела.

О войне она помнит немного. Врезалось, как бросали нашим пленным еду. Если сердобольных взрослых фашисты отгоняли прикладами, то на детей особого внимания не обращали. Вот и радовали те своих то хлебушка куском, то яблочком…

Осенью 1943-го, когда пришли освободители, фашисты Пантелеймоновку фактически сравняли с землей.

- Мы ютились в погребе, - говорит Лариса Николаевна. - Мне не было еще и трех, но я и две двоюродные сестры (одна - моего возраста, другая - восьмилетка) собирали морковь, свеклу. Передовая недалеко, самолеты противника то и дело налетают. Пули «вжиг-вжиг-вжиг» где-то рядом кромсают поле, а мы падаем, зарываемся лицом в землю и замираем, надеясь, что пронесет. Проносило...

И гестаповец сдался

Ангел-хранитель у Ларисы Николаевны - что надо.

- В нашем доме жил гестаповский генерал, мы же ютились в летней кухне. У меня были белые-белые волосы - как лен, которые даже на фото из-за своего цвета не получались, - Жилина на минутку умолкает, а потом продолжает вновь. - А еще - огромные голубые глаза, светлая кожа и румяные щеки. Генерал (а он был бездетный) считал, что во мне есть немецкая кровь. И когда наши наступали, этот гестаповский чин чуть меня не украл. Мама поймала его уже у трапа самолета, бросилась в ноги, залила сапоги слезами... «Она немочка, немочка…», - как заведенный твердил фашист. Но в конце концов вернул меня матери.

Семилетие девочка праздновала в садике. Пришла в прелестном платьице, высланном тетей из Киева.

- И вот сидят все за столом, что-то кушают, а я вдруг подрываюсь и бегу на кухню - то ли за ложкой, то ли еще за чем (отпустили меня на правах именинницы выполнить это важное поручение). Забежала и, будто черт меня под руку толкнул, отворила печную дверцу, поглядеть, как там уголек горит. А межкомнатную дверь-то не прикрыла, - понижает Лариса Николаевна голос. - Появилась тяга, пламя буквально выскочило из печи, и шелковое платье запылало - прямо на мне. К счастью, вернулась повар и вовремя сбила огонь полотенцем. Я получила незначительные ожоги. 

Стекло - под босы ноги

Окончив школу, она некоторое время трудилась телеграфисткой, потом была лаборантом в ДонУГИ, развозила по районам новые хрущевские расценки в качестве работницы облуправления торговли. После техникума легкой промышленности до 47 лет занималась трикотажем.

- Я ушла с доходной должности кассира-приемщика, поняв, что теряю ребенка, мою Калинушку (вообще-то дочь Жилиной зовут Кларика в честь прапрабабушки-польки, которую, по семейной легенде, пан отдал на Кубань в обмен на… овчарку - Авт.). Девочка моя, школьница, стала уже сигаретой попахивать… Так, думаю, и до наркотиков недалеко, - вздыхает Лариса Николаевна. - И зачем мне жить, для кого копить? Перебивалась случайными заработками, зато стала больше уделять внимание Калинушке и своему здоровью, с которым всегда были проблемы.

Как-то она попала на выступление московского врача-нейрохирурга, академика Галины Шаталовой. Та, рассказывая о своей системе естественного оздоровления, упомянула, что является одной из учениц Порфирия Иванова.

- Я просмотрела его программы, связалась с «ивановцами» (так звали последователей знаменитого луганского целителя). И вскоре сама стала жить по «Детке», включающей 12 советов, закаляющих не только тело, но и дух, - делится Жилина. - Нас приглашали с семинарами в различные учебные заведения, детсады, больницы. Ходили в основном зимой, зачастую со своими ведрами, чтобы продемонстрировать массовое обливание. Люди воспринимали учение Порфирия Корнеевича по-разному. Кто-то подключался к нам, кому-то было все равно. А попадались и такие, которым - лишь бы пакостить. Во дворе, где я почти все время ходила босиком, специально били стекло, зарывали в землю гвозди - острием вверх. Но им это вскоре надоело. Я же до сих пор живу по Иванову.

Ремонтов вам!

Около 20 лет Лариса Николаевна торгует книгами на бульваре Пушкина. Сначала приносила из своей библиотеки, потом стала брать на реализацию эзотерическую литературу. Так что рядом со стихами Есенина, Бодлера и Верлена соседствуют медицина, оккультные произведения и тайны истории. Жилина считает, что нет ничего интереснее человека.

- У меня были одни знакомые (они, к сожалению, уже умерли), пример которых навсегда впечатался в сердце, - рассказала эта незаурядная женщина на прощание. - Ей было 89, а ему - 91. Они шли по городу, а руки у них были в чем-то белом. «Что это вы в мелу?» - спросила я. «А мы, Лорочка, ремонт делаем», - ответили они. «Евро», что ли?» - вырвалось у меня. «Та не-е-е, - улыбаются, - на «евро» у нас денег не хватит. Так, обойки поклеили да поштукатурили…». И это в их-то годы! Пусть и ваши читатели всегда будут такими же жизнелюбами. Чтобы и в преклонном возрасте хватало здоровья и настроения делать ремонты. Не только в квартире, но и в душе и мире.

Короткое счастье без штампа

Единственный брак Жилиной окончился сокрушительной неудачей. «Мы прожили вместе месяца три, - рассказала Лариса Николаевна. - Он - поляк со Львова, высшее образование, мать - декан, сам работал на телевидении. Ухаживал шикарно, «славненькая моя» называл. А как поженились - буквально к дереву меня ревновал. Однажды даже чуть не удушил. Так замучил, что я через три месяца сбежала в Киев, где отсиживалась, пока он не перебесился и не уехал в свой Львов... После этого я зареклась выходить замуж, так что с нейрохирургом Евгением Степаненко мы жили без штампа в паспорте. Жаль, недолго, - смахивает Жилина слезы. - Он умер в 36 лет. Сердце… Нашей Кларике тогда было всего два годика».