Голос из Донецка: "Какие ополченцы? Их нет уже давно. Город наводнили русские военные"

Дизайнер из Донецка Леонид Краснопольский, который с началом гибридной войны России против Украины переквалифицировался на пошив военной формы для украинских солдат (за что и пострадал: один из тогда еще подчиненных "сдал" его террористам, практически чудом Леониду удалось вырваться из плена и перебраться в Днепропетровск, где он стал еще более самоотверженно помогает украинской армии), поделился последними новостями из Донецка. Печальными...

Вот, что пишет Леонид в блоге на "Обозревателе":

"За последние три недели заметил занятную закономерность: из "ДНР" начали выезжать те, кто раньше по каким-то причинам предпочитал оставаться в Донецке. В том числе, и те, кто раньше приветствовал провозглашение "народной республики", ходил на "референдум" и с восторгом предвкушал, как заживет, когда Россия оккупирует Донбасс не только де-факто, но и де-юре.

И я знаю, о чем говорю. Потому что именно последние недели три мой телефон обрывают старые знакомые из Донецка. Как те, с кем я давным-давно потерял связь, так и те, с кем мы разошлись (не всегда хорошо) после прихода "русской весны". Самое интересное, что эти люди, находя как-то мой номер телефона, звонят и просят рассказать, как им лучше выехать из Донбасса, есть ли на неоккупированной территории Украины работа, что нужно для того, чтобы донецкому шахтеру устроиться, скажем, на "Павлоград-уголь"…

Все звонящие – крайне разговорчивы. Оно и не удивительно: у тех, кто прожил эти два года в оккупации – страшный дефицит общения. Особенно долгий разговор у меня получился с бывшим товарищем, во время последней встречи с которым мы страшно поссорились.

Это было на заре "русской весны". Мой товарищ горячо поддерживал идею создания "народной республики" и с нетерпением ждал Путина на Донбассе. Но причиной для ссоры стало даже не это – а Ярош. Я уже не помню, куда мы с ним ехали в одной машине. Но прекрасно помню, как он очень темпераментно доказывал мне, что Провиднык ждет не дождется, чтобы приехать в Донецк и начать всех без разбору насиловать, убивать и грабить… Поскольку этот мой товарищ в свое время серьезно занимался боксом и, похоже, вознамерился применить приобретенные во время боксерских поединков навыки в качестве дополнительных доводов в пользу своей точки зрения – мне пришлось попросить его остановить машину и выйти. Слишком уж решительно он был настроен. С тех пор мы не общались – до того момента, как он мне позвонил.

Чтобы поддержать разговор, я спросил у него, как идут дела в его магазинчике в Макеевке (до войны этот маленький его бизнес приносил ему неплохие доходы). Он ответил, что никаких дел нет, торговля загибается, потому что у большинства людей банально нет денег на то, чтобы что-то купить, а те, у кого деньги есть, отказываются покупать дорогую и отвратительную по качеству еду российского производства, которой завалены полки донецких магазинов. Худо-бедно удается продавать лишь самые необходимые товары.

После того, как он добрых минут десять клял почем свет стоит и "республику", и "русский мир", и Путина, я умудрился вставить словечко и спросил, продолжают ли "ополченцы" брать у местных предпринимателей товар без денег, как они привыкли это делать с начала "русской весны".

"Какие ополченцы? Их нет уже давно", - ответил мне товарищ. Он рассказал, что только изредка на улицах города можно увидеть какого-то залетного "ополченца", вырвавшегося из какого-то дальнего блокпоста - в непонятной форме, с квадратными глазами.

Вместо ополчения город наводнили русские военные. Большинство из них – уже зрелого возраста, 45-50 лет. Они ездят на дорогих машинах с российскими номерами – на своих, не на отжатых, как было модно у "ополчения". И их в Донецке достаточно много.

Приезжают русские, похоже, надолго. Потому что все чаще и чаще на городских недостроях возобновляются работы: российские строительные фирмы достраивают дома, которые не успели закончить украинские строители до войны. Ни для кого в Донецке не секрет, что достраивают эти дома для того, чтобы российским военным было где жить вместе с семьями, которые они начинают перевозить на Донбасс. В качестве чернорабочих на эти стройки набирают местных. В основном, из бывших шахтеров, которым после закрытия почти всех шахт, остается либо идти в "ополчение" в качестве пушечного мяса – либо обслуживать потребности новоиспеченных "земляков", которые ведут себя в городе совершенно по-хозяйски.

Меня поразила та метаморфоза, которая произошла с убеждениями моего товарища. Он находился в Донецке с самого начала войны. И если раньше он считал, что "русская весна" - это лучшее, что случилось с Донбассом за последние минимум четверть века, то теперь, похоже, начал прозревать.

"Знаешь, - сказал он мне, - поначалу "ДНР" была эдакой пародией России и российского общества с их псевдодемократией, с культом личности. Только эта пародия была гипертрофированной и смешной. Но сейчас на оккупированных территориях все больше проступает военная диктатура. Нет более уважаемого и вызывающего больший страх человека, чем российский куратор или военный. Они получают большие зарплаты, тогда как остальные вынуждены выживать на копейки или на гуманитарке. Эти люди имеют безграничный авторитет – и не менее безграничные права… Мне иногда кажется, что Россия превратила Донецк в испытательный полигон для тестирования различных технологий на людях. Что кто-то смотрит и оценивает реакцию людей на те или иные технологии управления обществом – с тем, чтобы потом эти же технологии распространять на всю Россию".

Честно говоря, после этого разговора у меня на душе остался неприятный осадок. Во-первых, от того, что оккупанты, похоже, намерены обосноваться в Донецке всерьез и надолго. Во-вторых, в городе ведь до сих пор остаются не только законченные ватники, но и настоящие украинцы, которые в силу определенных причин не могут уехать. Им остается терпеть, стиснув зубы, и ждать…"