Спасители переселенцев: Волонтёрский центр «на Фроловской» помог тысячам людей
Объединение активистов «Волонтёрская сотня Майдана» собрало вместе желающих помогать другим. «Большинство людей, которые это всё организовывали, это те, кто с Майдана никак не угомонится. Вот как побежали, так бежать и продолжаем», - сказала корреспонденту «Донбасса» одна из организаторов Центра помощи переселенцам на улице Фроловской в Киеве Леся Литвинова. Помолчав мгновение, волонтёр добавила: «Первым было легче…»
Городок из самоделок стал спасением
Первыми были крымчане. Происходящее жителям полуострова казалось ужасным. Лишь позже стало ясно, что это - ещё не настоящий ужас. «Крымчан охотно принимали, помогали с жильём, с трудоустройством, - рассказывает Леся. - Ситуация была для страны новая и все активно включились. Ещё никому не «надоела» война, не «надоели» переселенцы. И выезжали они спокойно, осознанно, с вещами. Не было такого, что творилось потом с донецкими и луганскими. Тогда основная задача была правильно скоординировать - людям, которые готовы были помочь с жильём, с трудоустройством, сконтактироваться с теми, кому это было нужно. Помочь с логистикой выезда. Это можно было делать дистанционно, сидя дома за компьютером. Начиналось на самом деле с того, что у каждого (в том числе и у меня) в уголке квартиры был какой-то складик. Кто-то что-то присылал. Я перебирала, развозила. У других ребят было то же самое. Потом мы нашли помещение».
Первый склад волонтёры открыли на улице Берковецкой. Туда свозилась помощь, которую передавали киевляне. Но из того помещения волонтёры «выросли» за месяц.
Хлынула волна переселенцев с Донецкой и Луганской областей, и активисты стали спешно искать новое помещение, где можно было бы организовать ежедневную выдачу продуктов. В августе 2014-го центр перебрался на место цехов швейной фабрики «Юность» по адресу Фроловская 9/11.
«Это - бывшая территория фабрики, - обводит волонтёр рукой вокруг себя. - Фабрику когда-то снесли. Это было просто голое бетонное пространство. То, из чего здесь всё построено, мы притащили. Что-то со свалки, что-то у кого-то одолжили. Строили самостоятельно из полет, из чего угодно. Зимой здесь холодно, ставим обогреватели. Летом жарко.
Но зато у нас нулевая аренда. Нас сюда пустили, мы подписали договор, что несём ответственность за всё, что здесь происходит. Здесь когда-то по плану должен строиться бизнес-центр. Вот когда они надумают строиться, тогда мы отсюда уйдём».
Городок из самоделок стал для людей, бежавших от войны, настоящим спасением. Здесь они могли получить всё - одежду, обувь, игрушки, предметы быта, лекарства. Но, главное, здесь они получали заботу и сочувствие. Центр на Фроловской для тысяч обездоленных людей был местом, где они чувствовали, что кому-то ещё нужны. За два года сюда обратилось более 60 тысяч переселенцев».
В центре «на Фроловской»
ребятишки любят «детские» палатки.
Последний поезд из Луганска
У Леси на даче всё время живут переселенцы, то одни, то другие. Так сказать «перекантовываются», пока не смогут найти работу, жильё. Волонтёр вспоминает, как ввела в свой дом первую семью…
- Это был последний поезд из Луганска. Перед этим позвонили из Минсоца и попросили встретить людей, которых нужно поселить. Минсоц где-то им раздобыл домик в селе, и нужно было этих луганчан туда отвезти.
Этот поезд для меня был большим потрясением. Во-первых, он очень опаздывал. Во-вторых… вы же встречали когда-нибудь поезда? Что обычно делают встречающие? Стоят себе на перроне - кто-то курит, кто-то разговаривает, кто-то музыку слушает. А тут стоят люди на перроне в ожидании поезда, и все молчат. И смотрят в ту сторону, откуда он должен придти. Поезд останавливается, и люди оттуда буквально выпадают. Плачет весь перрон, плачут приехавшие. Некоторых никто не встречает, они ищут, куда им деться. Это было очень страшно.
Я встретила семью врачей. Муж, жена, дочка. У мужчины был инфаркт, родственники до последней минуты не могли его забрать, потому что он был нетранспортабельный. Он - белый, с синими губами, женщины растерянные. Мы приехали туда, где их должны были поселить. Это хутор. В доме лет десять никто не жил, крыша течёт, пересохший колодец, газа нет, печка полуразваленная, дров, естественно, нет, в доме полно мышей. «Скорая помощь» из района приедет через 40 минут при самых хороших раскладах, и раз в неделю ходит рейсовый автобус. И вот они стоят, я вижу, что женщины в панике, а мужчина, только что вставший после инфаркта, говорит: всё сделаем - вот тут я проволочкой… вот тут прибью… всё будет хорошо, девчонки, не плачьте. Я посмотрела на эту картину и говорю: «Знаете что, поехали ко мне на дачу». Они у меня прожили какое-то время. Дочка на следующий день уехала в Киев искать работу и обустраиваться. Она пошла работать и в государственную поликлинику, и в частную, сняла квартиру, забрала родителей.
А потом стали жить семьи одна за другой…
Одна другой грустнее…
С недавних пор у Леси появилась дополнительная родственница. Однажды вечером мужчина лет тридцати привёл в центр свою маму. Сам он живёт в Киеве давно, а она приехала с началом войны из Луганска. Маме 59, выглядит на 80. Мама нездоровая. Поражение нервной системы, по словам врачей, скорей всего вследствие какого-то перенесённого заболевания. Мама в налаженную жизнь сына «не выписывается». Он собирается ехать на заработки
во Францию. Попросил волонтёров «куда-нибудь маму деть». На вопрос, что он будет делать, если волонтёры не найдут, куда её пристроить, честно сказал, что всё равно уедет. А её оставит, где угодно - хоть на улице, хоть на вокзале. Она ему не нужна. «Сейчас она лежит в Чернигове в психиатрической больнице в гериатрическом отделении, - рассказывает Леся. - Отделение платное. Раз в месяц я туда езжу, оплачиваю счета, привожу памперсы, продукты. Тем временем социальные службы делают невероятное, пытаясь её легализовать. Сверхзадача - определить в интернат пожизненно, потому сын за ней ухаживать не будет, сама она жить не сможет, но по закону при наличии трудоспособных родственников государство на своё обеспечение не берёт. Когда приезжаем к ней, Раиса Александровна спрашивает: «А что, у меня есть друзья?» Она плачет о сыне. Волнуется, не пошёл ли он на войну. Психолог утешает тем, что сын занят и пока приехать не может…»
Пожилая донецкая пара, обоим под 90 лет, дедушка Берлин брал. Детей нет. Приехали в Киев, их пустили к себе пожить сослуживцы, огородив шкафом угол в комнате. «И вот живут бабушка и дедушка в углу за шкафом. И никаких особых перспектив у них нет, никуда не пристроишь, - говорит волонтёр. - Им даже не так помощь нужна продуктами или ещё чем, как нужно общение. Чтобы был кто-то, кто посидит рядом, послушает. Многие к нам приходят лишь ради общения, чтобы кто-то им сказал: да, я вам сочувствую, да, я понимаю, что у вас происходит».
Семья из Луганска. Мама, папа, сын Лёша. Лёше пять, у него трахеостома, постоянные отёки гортани, воспаления и никаких вариантов решить проблему в Украине нет. На второй день после приезда, папа Серёжа, наплевав на высшее образование, потому что надо было лечить Лёшку и кормить семью, пошёл на работу в такси. Зазевавшийся водитель влетел в него на полной скорости, оставив от машины груду металла. Сейчас Серёжа на второй группе инвалидности, работает сиделкой. Единственная работа, которую он нашёл. Живут они под Броварами, снимают очень скромное жильё в Калиновке.
«Казалось, что большего, чем за последние пару лет, уже с ними случиться не может, - делится Леся. - Нет, я ошибалась. Мама Света по скорой попала в больницу, ей сделали МРТ, которое показало крупную опухоль головного мозга. Мы договорились, чтобы её взяли в институт нейрохирургии, будем оплачивать все расходы, будем искать, кто будет с ней находиться после операции. Врачи гарантий всё равно не дают. Дают только шанс. Без операции у неё в запасе от месяца, до полутора лет…
Историй людей, чьи судьбы разрушила война, у нас сотни. Каждый человек – это история. И истории разные. Годами можно рассказывать».
У нас всё, что происходят – происходит бесплатно.
Что с одной, что с другой стороны.
Мы не получаем зарплату, люди ни за что не платят, -
поясняют волонтёры.
День сегодняшний
С 1 июня центр «на Фроловской» в привычном для всех виде перестал существовать. «Количество людей, которые прошли через нас, не поддаётся учёту. Мы не можем содержать людей всю жизнь, - поясняет Леся Литвинова. - Мы оставляем патронаж. Это - помощь отдельным семьям, у которых нет и не будет возможности выжить самостоятельно, семьи, у которых комплексные проблемы, требующие постоянного участия. Эффективнее помочь отдельной семье, зная близко её проблемы, чем просто выдать определённое количество помощи в неделю, не успевая разобраться в том, что надо конкретному человеку. Мы оставляем помощь с медициной и все детские проекты и программы. Мастер-классы, курсы, летняя программа, экскурсии и всё остальное остаётся в полном объёме. Будут проводиться тематические акции. Они будут ориентированы на целевые группы, и мы будем готовить их отдельно. Это не значит, что к нам теперь нельзя обращаться за помощью. В любой кризисной ситуации мы приложим все усилия для того, чтобы помочь её решить. Если не дай Бог ситуация в стране изменится, и нам придётся принимать новый поток людей, развернуться до прежнего состояния нам - день-два. Такую ситуацию мы не исключаем… У нас сейчас, наверное, соцслужба, какой она должна была бы быть. Кому-то нужно помочь с одеждой на ребёнка, потому что дети растут. Кому-то - собрать детей в школу. Кому-то - физически помочь с переездом на другую квартиру, потому что они не могут нанять машину. Кому-то - помочь найти жильё. Кому-то - помочь найти мебель в квартиру. Кому-то - помочь продуктами или бытовой химией. Сейчас нет массового потока людей. Если не расширятся границы войны, то массовых потоков не будет».
Государство и волонтёры
«Государство не должно нам помогать. Оно должно работать, - делится Леся. - Тогда мы исчезнем, как явление. Власть до сих пор не приняла никакой толковой программы ни по жилью, ни по трудоустройству, ни по учёту переселенцев. Сейчас электронную базу в тестовом режиме пытаются запустить. Это надо было сделать два года назад. Либо сейчас запускать уже как-то по-другому. Потому что как она будет наполняться? За счёт чего? Весь этот кошмарный бумажный учёт, который вёлся, будет туда пальцами вбиваться? И не просто надо вбить, а перепроверить каждого человека, который зарегистрирован. И судя по тому, что сейчас говорят в Министерстве социальной политики, эта база предполагается, как механизм сдерживающий, механизм по учёту дублей, тех, кто ездит туда-сюда».
У волонтёров нет ни спонсора, ни крупного донора. Единственный, кто помог «по-крупному» - интернет магазин «Розетка», который два раза проводил свой день рождения в пользу центра. Сперва собрали около миллиона (потратили на продукты). Затем - около полутора миллиона (на эти деньги у волонтёров была возможность возить ребятишек на каникулы, проводить с ними мероприятия и лечить больных малышей).
«Наш главный помощник - Фейсбук, - говорит Леся. - Кидаем там клич, и люди помогают - кто сколько может. В 2014 году люди подспудно чувствовали некий комплекс в смысле «у меня-то всё хорошо, а у них всё плохо». Со временем ситуация стала привычной, настолько, что её практически не замечают. Сейчас трогают какие-то совсем запредельные ситуации. Адаптируется человеческая психика. Не может человек жить постоянно в состоянии стресса».
Для режиссуры времени нет
Леся Литвинова, мать четверых детей, была режиссёром. Хорошим, востребованным режиссёром. Но снимать фильмы она сейчас не может - это длинный технологический процесс. На это времени нет. Ночами Леся пишет статьи в различные издания. Это - её заработок. У её мужа, Сергея, другое «увлечение» - 17-я танковая. «У нас в семье так: у девочек - люди, у мальчиков - танки», - шутит волонтёр.
Лиза МИРЗОЕВА.
Фото автора и из архива Леси ЛИТВИНОВОЙ.