Госпиталь колесил по тылу, а на передовой умирали раненые

В свои 88 Анна Ивановна Скляр из Снежного - фронтовая медсестра, капитан медицинской службы, заслуженный работник здравоохранения, последние 40 лет рабочего стажа - главная медсестра снежнянской ЦГБ - полна оптимизма, юмора. Она с удовольствием поделилась воспоминаниями о фронтовой юности.

«Отдохнули» на шесть лет вперед

По берегу скакал казак в фуражке с красным околышком. Далеко над Доном, еще не вошедшим после разлива в берега, разносилось: «Война!».

В тот день Анна с друзьями отправилась по реке на лодке. И «отдохнули» на шесть лет вперед.

- Признаюсь, паники не почувствовала, была готова к таким событиям, - рассказала Анна Ивановна. - Дело в том, что отец и брат уже воевали на двух войнах: финской, и когда СССР с Гитлером Польшу захватывали. Они так быстро закончились, что я была уверена, что и эта победа не за горами.

Аня, уроженка Снежного, окончила Таганрогское мед-училище и получила направление в шолоховскую станицу Вешенская. Еще толком обустроиться не успела, а пришлось ехать в Ростов, где формировались госпитали. Ее определили в госпиталь комсостава, который располагался в гостинице «Ростов».

- Мне всего 18, а раненые - сплошь командиры. Мы их побаивались. Нам еще и обмундирование не выдали. Как приехала из Вешек, бросив всё, так и ходила на службу в гражданке. А нашим раненым командирам дали дорогущие махровые халаты, которые они почему-то носили поверх формы.

Написала Аня маме, чтобы выслала теплые вещи, а посылки всё не было. Ростов бомбили нещадно, госпитали начали эвакуировать. Получили Анна с поварихой приказ повезти обед своим подопечным на железнодорожный вокзал, откуда их отправляли в тыл. Жареную рыбу, пирожки с картошкой и кисель (его на фронте варили часто, он действует как закрепляющее) девчонки сложили в молочные баки. Ехали на грузовике, тарелки бренчали, и прохожие с осуждением посматривали на поклажу, мол, нашли что спасать - посуду! Тут самим бы уцелеть. Тарелки-то уцелели, да везти их было уже некому: станцию разбомбили, все погибли…

В Кызыл-Орду с клунками

Объявили эвакуацию всех госпиталей по Дону. Главврач предложил медсестрам, у которых есть родные в Ростове, остаться дома, а набрал вольнонаемных. Аня тогда этому удивилась, а потом…

Конец лета выдался холодным, посылка от мамы всё не приходила, и вот за час до отплытия девушка вновь помчалась на Главпочтамт. Здание уже стояло с заколоченными окнами, часовой смилостивился.

- Я же знала свою маму, она обязательно выполнила бы мою просьбу. Нашла я свою посылку, пальто в нем было, свитерок. А еще, помню, калоши, которые мы называли «контес» - для туфелек с каблучком. Ох и мама! Представляете, война, а я форсила бы в такой обуви!

Побежала в порт, успев туда за 15 минут до отправки. Баржи дошли до Калача, всё перегрузили в железнодорожный состав, говорили, под Сталин-град пойдем. Но эшелон ехал на восток. Все удивлялись, мол, солдат везут на запад, а госпитали - в обратную сторону. Еды не хватало, давали на вагон банку сгущенки, которую разводили кипятком, и каждому… по селедке. Такое фронтовое меню.

Портрет Анны Ивановны. Работа внучки Даши.

Но когда поезд добрался до казахского города Кызыл-Орда, где ярко светило солнце, и всюду - горы нежнейших фруктов, в поезде начался переполох. Из вагонов посыпали с клунками, чтобы остаться, те самые вольнонаемные. Спасались от оккупации и от службы в госпиталях. Анна Ивановна до сих пор не понимает, что это был за вояж через полстраны, или чья-то ошибка (чего не бывает в такой суматохе?), или эвакуация «особо важных» гражданских? Но ведь почти два десятка госпиталей с полной начинкой месяц колесили без толку по тылу! Вскоре их эшелон отправили на запад. Через четверо суток он оказался уже на северо-западе, где был взят в блокаду Ленинград, и работы медикам хватало. Аня попала в сортировочный эвакогоспиталь, куда свозили раненых с передовой.

Красные бирки, как «черные метки»

- Мы сутки работали, а потом - строевая, политзанятия и сон. Кормили только при госпитале, и получалось, что ели через сутки, но тогда, признаться, главное было - отоспаться. А в столовой ждали (и никто их не трогал!) наши остывшие обеды. Восемь операционных столов были заняты круглые сутки. На вокзале среди раненых мы выбирали тех, у кого на носилках желтые (это означало ранения брюшной полости) или красные (большое кровотечение) бирки. Были еще зеленые - ранение грудной клетки. Почти все красноармейцы с красными бирками были мертвы. Или от кровопотери, или… Солдата нам могли везти и сутки, а жгут с раненой руки или ноги не снимали, кто с этим сталкивался, поймет: появлялся некроз, а это стопроцентная смерть. Зрелище жуткое и незабываемое. Как можно было допустить, чтобы семнадцать госпиталей мотались по тылу, когда на фронтах некому было оказать помощь? Года полтора все мы, по большому счету, учились спасать людей. Конвейер в хирургии работал без остановок: раненого при входе в операционную поили разведенным спиртом, солдатики пили жадно, и не потому, что это спирт - их жажда мучила. Анестезия только такой поначалу и была. Мы ее применяли и при перевязках. Мазь Вишневского появилась где-то в 43-м, а до этого использовали рыбий жир, смачивая им бинты.

Анна Ивановна не без горечи поделилась наблюдением: почему многие фронтовики после войны спивались? Так их же просто споили в госпиталях! Пили все. И медики тоже. Врачи припасали в карманах сухарики, которые обмакивали в рыбьем жире, и это была прекрасная закуска! Но как иначе было спасаться от постоянных стрессов?

Теплушка молодости нашей

Вскоре и этот госпиталь разбомбили. Анна после дежур-ства была в казарме, это ее и спасло. Комбриг собрал оставшихся в живых и всех, кто мог прыгать с парашютом, заслал в Ленинград на помощь блокадникам. Аня же попала в санитарную теплушку, которая вывозила раненых с места боя. Машинист вел ее медленно, чтобы при бомбежке (а обстреливали часто) все могли бы укрыться под вагонами.

- И все сорок лет, что работала в ЦГБ, я об этом вспоминала: дорога к больнице проходит через железнодорожный переезд, так что по пути на работу и обратно мне виделась та самая потрепанная снарядами теплушка. Ее тоже разбомбили, а меня отправили в санитарный поезд, с которым объездила всю нашу страну и пол- Европы. Чтобы рассказать о том, что довелось пережить, жизни не хватит.

Приходилось работать и за себя, и за новичков, которых кое-как обучали на ускоренных курсах. Как-то, видимо, во сне, раненый сбил с лица повязку, у него фонтаном брызнула кровь. Новенькая медсестричка вообще растерялась, позвали Аню Скляр.

- Лицо у солдата было кровавой массой, где кровотечение, не сообразишь. Я зажала ладонями всё лицо, и, видно, попала на нужный сосуд. Потихоньку начала отводить пальцы, нашла искомое. Сделали перевязку, слышу, сзади голос главврача: «Молодец, Склярушка». У нас было принято всех по фамилии называть. И того главного я помню только по фамилии - Яшпон. Он взял с собой скрипочку, и в свободную минуту играл на ней. Мы улыбались: «Яшпон - на небесах от удовольствия!» И мы тоже.

«Ich will essen»

Бомбили поезд нещадно, но Бог миловал. Однажды бомбардировщик так низко пикировал, что Аня, выглянув в окно, даже лицо летчика разглядела. От ужаса быстренько задернула черную маскировочную шторку, будто это могло ее спасти. Как в фильме «Освобождение», помните? Эпизод с Олялиным, когда он от танка калитку закрывал… А ранило Анну при бомбежке в 43-м: ее выбросило из вагона в воронку, видимо, от контузии она на время потеряла слух, а на госпитальной подушке навеки остались ее некогда шикарные волосы… Но начальник поезда не отпустил ее в тыл, тут же «подремонтировали» - и в работу!

К тому времени Аня уже списалась с мамой, братом и отцом, которые тоже воевали, и им посчастливилось остаться в живых. До середины 46-года ее санитарный поезд вояжировал из Германии и Румынии: вывозил раненых. Удивлялись: Румыния словно и не видела войны. Разрушений мало, магазины полны продуктов, тогда как в СССР голодали все.

- Помню, как на станциях стояли у поезда дети с консервными банками, просили супчик. Делились! Но я и сама всегда хотела есть, даже фразу по-немецки выучила: «Ich will essen» - я хочу есть. А еще помню детей войны, которые работали на заводах, вкалывали по-взрослому, спали тут же - у станков или в котельной. Вот этих настоящих детей войны приравнять бы к фронтовикам!

После демобилизации Аня с подружкой из Енакиева хотели обосноваться в Черновцах, как-то проезжали этот городок, и очень он им понравился. Но предписание дали на родину в Снежное, так здесь и осталась. С однополчанами переписывалась: с Зоей Веряскиной из Петропавловска-Камчатского, Ирой Меркуловой из Москвы. А подружка из Енакиева спилась. Связь со всеми оборвалась… Дай Бог нашей Анне Ивановне здоровья!

У нее была хорошая семья, но мужа нет уже лет пятнадцать, дочки разъехались, внуками-правнуками одарили. Внучка Даша радует бабушку творческими успехами, рисует хорошо: стены квартиры украшают ее портреты всех членов семьи. А на двери висит листок: «Не будет порядка, выкину всё на фиг!». Это Даша так заочно держит бабулю в тонусе. Но хозяйка и сама чистюля. Родные живут далеко, Анне Ивановне помогают соцработники.

Обратила внимание на свеженький маникюр собеседницы, а ведь пришла, загодя не договариваясь! Капитан медслужбы всегда в форме!