Орешек для белочки

Разочаровавшись в мужчинах, дончанка уехала в глухое село. Поссорившись с подругой, москвич оказался там же - на свадьбе у родственников. И тут так всё закрутилось...

За глотком чистоты

Любви захотелось внезапно и оглушительно. Именно любви, а не страсти: чтоб сердце замирало от нежности и переполнялось счастьем. Так было когда-то в детстве, когда Геннадий не спал ночами, придумывая, как покорить первую красавицу школы. К тридцати пяти годам у Егорова было всё: надежный бизнес, квартира в Москве, загородный дом, престижная машина. Друзья и подруги, готовые по первому звонку примчаться в любой ресторан разделить его одиночество. Не было только трепета, душевного волнения, крыльев за спиной. И покорять было некого - сами бросались на шею.

Подруга Жанна, с которой он встречался уже два года и которую в минуты слабости рассматривал в качестве будущей жены, показала свое истинное лицо. В элитном ночном клубе она перебрала со спиртным и откровенно вешалась на партнера Егорова, явно прельстившись его часами с бриллиантами. Егоров тоже мог позволить себе разную роскошь, но он был до мозга костей мужиком и не признавал перстней, маникюров и прочих пошлостей. Вещи должны быть функциональными, добротными и удобными - считал он, чем безумно радовал своих патриархальных родителей.

К ним-то и собрался Геннадий на выходных: в минуты усталости или душевного одиночества он ехал в Донецк за глотком чистой, ничем не омраченной родительской любви. От Домодедова до Донецка - полтора часа, еще полчаса на такси до дома. Когда Егоров въехал в ворота отчего дома, ни одно окно уже не горело. Первой, услышав радостный лай собаки, на крылечко выскочила мама:

- Сынок, ты бы хоть предупредил! А мы с отцом на свадьбу завтра собрались! Помнишь дядю Васю, моего двоюродного брата? У него дочка замуж выходит!

- Свадьба так свадьба, - вздохнул Егоров. - Давно я деревенского воздуха не нюхал!

Кровь с молоком, гопак и спасительница

В селе проживало всего двадцать пять семей. Огонек жизни в последних из могикан, оставшихся от некогда большого и зажиточного колхоза, поддерживал мамин брат фермер Илюшин. Неудивительно, что в деревне на дядю Васю молились. Он был хозяином, царем и заступником перед Богом. Свадьба дочки Илюшина стала в селе всенародным праздником. Молодые жили в Киеве, но разве там накроешь прямо в роще такие столы, разве устроишь катание на лошадях и ярких нарядных бричках? Одним словом, московские гости были в восторге, когда увидели на фоне дикой природы светских персон, а «скромная хатынка» родственника оказалась барскими хоромами. Илюшин был демократом, и городские «випы» сидели на одной лужайке с простыми крестьянами, правда, за разными столами.

- Может, и невесту себе здесь найдешь? - подмигнул Илюшин, обнимая племянника. - Смотри, какие девахи! Кровь с молоком!

Глядя, как самозабвенно веселится народ, как увлеченно играет в давно, казалось бы, отжившую игру с похищением невесты, туфельки, выкупом, Егоров с удивлением констатировал, что ему... не скучно. А свежий воздух, здоровая пища и дивный пейзаж поднимали из глубин души новые или давно забытые ощущения. Он даже уступил одной бойкой девушке и пошел танцевать гопак. ЧП случилось на закате. Один из приглашенных подавился мясом и стал синеть на глазах у оцепеневших от ужаса гостей. И тогда кто-то крикнул:

- Где Анна? Срочно зовите Анну!

Местный конюх через пару минут примчал на лошади рыжеволосую женщину в ситцевом халатике, которая склонилась над умирающим, сделала несколько ловких манипуляций, и тот задышал - громко и сипло.

- Ты почему не пришла на свадьбу?! - отчитывал спасительницу счастливый Илюшин. - Не уважаешь меня или как?

- Да что вы, Петрович, - улыбнулась Анна, - как можно! Вас не уважать - святотатство!

На ее миловидном лице сверкнули белые зубки.

«Хорошенькая», - подумал Егоров с неожиданной нежностью. И в памяти из глубокого детства всплыл отрывок из сказки: «Белка песенки поет, да орешки все грызет, а орешки не простые, все скорлупки золотые...».

- Значит, так, - продолжал хозяин. - Срочно домой, переоделась - и за стол! На всё про всё - пятнадцать минут, лады?

- Это врачиха наша, - похвастался дядя племяннику, когда конюх увез рыжеволосую переодеваться. - Я сам ее с  из города сманил.

- Как же она поехала? В такую Тмутаракань? - удивился Егоров.

- Так она местная. Ее отец при советской власти парторгом в колхозе был, а мать ветеринаром. Когда партию упразднили, отец от инфаркта умер, а мать еще долго держалась. Ее зимой схоронили, сахарный диабет. Анна так сокрушалась - если бы рядом была, вывела бы из кризиса. Ну я и уговорил ее здесь остаться. Хата у родителей хорошая, зарплату я положил большую - 400 баксов, а в городе она 150 получала.

- Такая красавица и не замужем? - осторожно прощупывал Сергей. - Или была?

- Какое там! - махнул рукой Илюшин. - Я тоже не понимаю - семь лет в институте училась, три года в областной больнице работала и никого не встретила! Нет, крутились, конечно, рядом кобельки, принюхивались. Да не той породы, видать.

Медноволосый Айболит

Анна выдержала регламент с несвойственной женщинам пунктуальностью. Она вернулась к столу в простеньком платье в горошек, но оно необыкновенно шло к ее медным волосам и беличьей не накрашенной мордочке. И опять, поглядывая на врачиху, Егоров ощутил несвойственное себе умиление. А еще - непривычную робость. Словно это он - деревенский парень, а она - московская королева, которая вряд ли удостоит его вниманием.

Хозяин, чутко уловив ситуацию, усадил гостью напротив племянника. И тот украдкой любовался ее неброским очарованием: узкая рука без накладных ногтей,  россыпь бледных веснушек в вырезе платья. Естественна и безыскусна, как лесная незабудка на пригорке. Выждав, когда Анна пригубит вино и нехотя поелозит вилкой по тарелке, Егоров встал, обогнул стол и пригласил её на танец. Это было нечто фантастическое - двигаться в ритме музыки среди берез, держа за тоненькую талию необыкновенную женщину!

- Вам здесь не скучно? - спросил он.

- Только зимой, немного, - ответила Анна. - А летом такая красотища, что не заскучаешь!

- И много у вас больных?

- Хватает. Здесь в каждой семье старики. К тому же я лечу и коров.

- Так вы доктор Айболит?

- Что-то вроде того, от мамы перешло по наследству. А вам не скучно в Москве?

- В Москве заскучать проблематично. Были бы деньги.

- А с ними у вас нет проблем, - мягко усмехнулась Анна. - Но счастья не купишь.

- Смотря что понимать под счастьем.

- Счастье - это любовь. А она не продается.

Он следил за ней неотступно и всё равно упустил момент, когда Анна ушла.

- Это вы? - изумилась она, когда Егоров постучал в двери медпункта.

- Да сердце что-то прихватило! - поморщился Егоров.

- Сердце? Ну что ж, послушаем.

Она водила фонендоскопом по волосатой груди, а сердце Егорова рвалось наружу.

- Странно, - сказала Анна. - Сердце и впрямь... имеется. Давайте накапаю корвалола. Пульс учащенный.

Ее карие глаза расширились и поглотили его всего без остатка. Теряя самоконтроль, он обнял ее за плечи, и… жгучая пощечина вернула его на землю.

- Вы что-то перепутали, господин Егоров, - сказала Анна насмешливо. - Я от таких на край света сбежала, а вы и сюда добрались!

- Да не расстраивайся ты! - утешал племянника Илюшин, когда гости садились в джип.  - Анна - кобылка необъезженная. Я ж тебе не зря Надьку с Ленкой подсовывал!

Через несколько часов Егоров был в московском офисе.

- Вот заказ от киприотов, - открыл папку с деловыми бумагами помощник. - А это из Риги. А еще звонил Зейдельман, у него хорошие новости. Вас соединить?

- Чуть попозже, набери-ка мне ювелира.

- Алло, Вениамин? Рад тебя слышать, дорогой. У меня к тебе срочный заказ: сделай мне золотой орешек, чтоб в него положить обручалку. Для кого, для кого... Для белочки! Три дня на работу хватит? А больше, старик, не выдержу! Сердце...

Ксения Малышева. Фото из семейного архива.