"Когда мы собирали требуху, фашисты травили нас собаками"

О жути оккупации вспоминает дончанка Тамара Иванова, которая девочкой прошла через голод, избиение полицаями и побег из концлагеря

70 лет назад столица шахтерского края была оккупирована. С 21 октября 1941 года по 8 сентября 1943-го немцы, румыны, итальянцы и переметнувшиеся под гитлеровские знамена жители СССР выжимали из Донбасса все соки. Расстреливали, мучили и угоняли в рабство местное население, выгребали уголь из шахт, металл - с заводов… Если на начало Великой Отечественной войны население Сталино (Донецка) составляло 507 тысяч человек, то после оккупации - 175 тысяч. Более девяноста тысяч военнопленных нашли последний приют в нашей земле.

Часы перевели, город переименовали

19 октября немцы нанесли удар в районе Рутченково. К вечеру поселок был захвачен. На следующий день уже итальянцы хозяйничали на станции Сталино. «Шахтерская» дивизия, оставшаяся без поддержки и рисковавшая быть окруженной, оставила город. Штаб армии констатировал: «Противник, развивая удар в северо-восточном направлении, к 15.00 21 октября 1941 года овладел Сталино».

На следующий день после оккупации фашисты устроили на теперешней площади Ленина митинг. Вкратце рассказали о новых правилах жизни, выслушали в свою честь хвалебные оды от местных лизоблюдов. Стрелки часов сразу перевели на берлинское время. Городу, естественно, вернули прежнее название - Юзовка. В доме по Артема, 121 (в 70-90-е там было кафе «Театральное») расположилась комендатура: возле входа стояли часовые, в фойе свисало два огромных знамени со свастикой.

С врагом сражались подпольщики и партизаны. Но были и обычные люди, пытавшиеся просто выжить в этом аду.

- Сначала я увидела немцев в окно, - вспоминает дончанка Тамара Иванова, которой в ту страшную осень было десять лет. - Мы жили в поселке Десятая Александровка, неподалеку от клуба имени Ленина (теперь Дворец культуры металлургов), где позже появился концлагерь. Подъехали двое на мотоцикле, подергали шлагбаум на переезде. И укатили. Мы боялись выходить из дома. Через двое суток ночью раздался грохот. Мама, отец, старший брат и я выбежали на улицу и увидели, что рядом, в посадке, полно машин и солдат. Потом в школе (раньше №21, сейчас - №33), буквально через дорогу от нас, расположился их штаб.

Оккупанты входят в Сталино.

Вскоре у Ивановых появились «квартиранты», отобравшие большую комнату и выселившие семейство в крохотную. «Братика моего, Мишу, а также сына и дочь маминой сестры угнали в Германию. Помню, во дворе школы, обнесенном решетками, они стояли. Я - по другую сторону, - всхлипывает Тамара Ивановна. - Михаил вернулся лишь в 1947-м - весь больной… А в 59-м его не стало».

Шрамы от клыков остались до сих пор

Если у оккупантов с едой проблем не было, то местное население, которому «пришли дать волю от диктатуры советской власти», голодало.

Для получения продовольственных карточек нужно было работать на каком-либо предприятии или в учреждении. Одни не хотели горбатиться на фашистов, другие боялись, что их угонят в Германию, третьи не подходили по специализации. Так что карточки имели далеко не все. Женщины, чтобы спасти плачущих от голода детей, убирали, обстирывали, кормили врага. Те, кто устроился при столовых, могли забирать картофельные очистки, из которых умудрялись готовить дома какие-то блюда.

Спасали хлеб, который пекли сами, овощи со своих участков. Процветал натуральный обмен, причем обручальные кольца отдавали за мешок картошки…

Вместе со стариками и женщинами на поиски пропитания отправлялись и дети. Мальчишки дежурили у комендатуры, становясь гидами и носильщиками для вновь расквартированных. За это перепадали сухари, сахар, порой - шоколад. Девочки собирали на полях остатки колосьев, мерзлую картошку. Просили милостыню. Иногда крали, что было очень рискованно: фашисты, не церемонясь, могли пальнуть или повесить, невзирая на возраст. Вешали у кинотеатра «Комсомолец» - как пособников партизан,  поднявших руку на добро оккупантов.

- Возле шахты имени Горького были мясокомбинат и бойня, - вспоминает Иванова. - Мы, детвора, периодически бегали туда поживиться копытами, требухой, из которых мамы потом сооружали какую-никакую стряпню. Дело было опасное, потому что немцы то и дело потехи ради спускали на нас собак. Зимой 42 года я отправилась ночью с санями на очередную ходку, а на меня натравили огроменную овчарку. Спасло то, что одета была в ватные брюки и фуфайку. И всё равно домой еле пришла - вся в крови, с порванными руками и жуткой раной на ноге. Шрамы остались до сих пор.

Плен и побег

Она помнит, как расстреляли одного подростка, который прокалывал фрицам шины. Как вели по улице Артема пятерых наших моряков и двух мальчишек, одетых в морскую форму. Их всех убили возле проходной Донецкого металлургического завода. А возле Главпочтамта оккупант застрелил прямо на улице девушку. Ее подруга от испуга рухнула рядом, глядя перед собой невидящими глазами. А гитлеровец расхохотался и пошел дальше, что-то насвистывая.

- В одном из скверов мы рвали дикие яблоки, - продолжает Тамара Ивановна. - Рядом стоял дом, куда, смеясь, зашли наши девушки (теперь я понимаю, что они были продажные, но тогда знать этого, конечно, не могла) и немцы. Мальчишки подсадили меня посмотреть в окно, что они там делать будут. А тут, как специально, фриц к нему подошел. Схватил меня за шиворот, заволок в комнату.

Тогда обошлось. Любопытную девочку вышвырнули на улицу, надавав тумаков. А вскоре она с отцом оказалась в концлагере.

- Папу моего, каменщика Ивана Емельяновича, до этого уже забирали в жандармерию, - рассказывает дитя войны. - Его заподозрили в связях с подпольщиками, но доказать ничего не смогли. Страшно лупили, отбили почки. Еле он домой добрался. Соседка - врач-терапевт, лечила его травками. Больше было нечем… Тогда же полицаи забрали у нас практически все вещи.

Отец поправился. Однажды они с Тамарой шли через посадку - и вдруг: крик, стрельба, лай! Оказалось, произошел побег из расположенного во дворе клуба им. Ленина и прилегающих к нему территориях концлагеря для советских военнопленных (там содержались и неугодившие фрицам гражданские, всего - более 25 тысяч человек). Беглецов догнали. А вместе с ними прихватили и оказавшихся не в том месте и не в то время Ивановых.

- Нас затащили во двор клуба. Там были сотни людей: ободранных, изможденных, - вздрагивает Тамара Ивановна. - Полицаи ходили с плетками и чем-то типа дубинок. Немцы - с собаками и автоматами. Кормили хуже скота: вывозили на коляске горелый хлеб и швыряли в толпу… Тех, кого замучивали в подвале, хоронили прямо у забора, окружавшего лагерь. Однажды, когда отца и других заключенных послали копать яму для трупов, один из пленных поскользнулся. Папа схватил бедолагу, чтобы не упал в яму. Я уцепилась за него. А полицай, решив, что мы пытались бежать, начал нас бить. У меня оказались выбиты зубы, разорваны губы, у папы повреждено легкое.

Она бы, конечно, там не выжила. Спас случай. Когда в город доставили большую партию пленных, охрану концлагеря несколько ослабили, бросив часть надсмотрщиков на сопровождение вновь прибывших. В тот день Тома опять была с отцом, которого отправили на копку очередной братской могилы.

- Пленные швырнули полицая в яму, на овчарку накинули гимнастерку, связали ее и приставленного к нам немца. Нас тогда сбежало больше двадцати человек, - вспоминает она. - Когда оказались на воле, каждый рванул своей дорогой. Мы с папой и еще четверо пленных солдат - азербайджанцы, грузины, пробрались к нашему дому. Прятались в замаскированном подвале. Через неделю отец снабдил их одеждой и вывел из города.

Осенью 46-го четверо спасенных Иваном Емельяновичем солдат приезжали в Сталино, чтобы поблагодарить его. Привезли мандарины, апельсины… Но Иванова в живых не застали. Весной того же года он умер - свели в могилу фашистские побои.

Полицай стал… милиционером

По словам Тамары Ивановны, румыны были даже хуже немцев. Били, стреляли без повода, заходили в дома и брали, что приглянется. А вот итальянцы вели себя очень сдержанно. Порой казалось: они стыдятся того, что приходится воевать под гитлеровскими знаменами.

Когда до освобождения оставались считанные дни, девочка с отцом откатили от школы, военного дома и центральной поликлиники и вылили девять бочек с бензином, которые оккупанты готовились поджечь.

А потом пришли наши…

- Едва увидев их, я буквально вылетела на улицу. Подбежала к подводе с солдатами. Они схватили меня на руки, подбрасывают… Понадавали сахару полный подол, - улыбается Иванова.

Девочка помогала очищать город от развалин и копоти. Столько носилок с битым кирпичом и стеклом переносила, что все руки были в волдырях.

- Уже после войны я увидела одного бывшего полицая в форме… милиционера. Я этого гада отлично запомнила: он был раскосый, со шрамом. Рассказала маме, она - органам. Больше мы его никогда не видели, - делится Тамара Ивановна.

Она работала в кондитерской ресторана «Москва», на винном заводе и заводе химреактивов. Муж был военным, потом трудился на шахте, где и погиб. Дочь Людмила - председатель «Ассоциации семей погибших шахтеров», сын Владимир - пенсионер, бывший горняк. Есть двое внуков.

В День освобождения Донбасса, в День Победы Иванову всегда можно встретить у памятника «Жертвам фашизма», установленного на месте могил тех, кто не смог перенести ужасов концлагеря, откуда удалось вырваться ей с отцом.

- Мы с папой были здесь сразу после того, как фашистов выгнали из города. Видели, как раскапывали ямы с убитыми. Боже мой, сколько их было! И тела, и кости, - смахивает она слезы. - Было время, памятник пришел в упадок. Бомжи здесь себе обиталище устроили... Хорошо, хоть сейчас монумент взялись доводить до ума.

За убийство немецкого солдата расстреливали сто гражданских

На территории столицы края в годы оккупации действовали карательные органы двух армий, четыре комендатуры, два карательных отряда, несколько особых команд и групп жандармерии, находящихся под руководством гестапо. За убийство немецкого военнослужащего расстреливали сто, а за полицейского десять местных жителей.

В начале марта 1942 года оккупационные власти в районе Белого карьера (возле цирка), из так называемой «Собачевки» сделали гетто для еврейского населения. Некоторое время стариков, женщин и детей выводили на уличные работы. А в ночь на 1 мая пешком погнали к месту казни - шурфу шахты 4-4 бис (проспект Павших Коммунаров, рядом с роддомом). В Сталино немцы уничтожили около трех тысяч евреев.

В трех концентрационных лагерях, сооруженных в теперешнем Донецке, были убиты 92 тысячи советских граждан. Братской могилой стал шурф шахты 4-4 бис «Калиновка»: из 365 метров глубины ствола 310 были завалены трупами десятков тысяч человек. Для утрамбовки тел фашисты сыпали в шурф каустическую соду… При отступлении они завалили ствол шахты, но скрыть ужасное преступление не удалось. На месте трагедии сейчас находится мемориальный комплекс.