Военный Донбасс: всюду маки свечами печали горят

 

По количеству зелёных насаждений жители Степано-Крынки и Русско-Орловки Амвросиевского района превосходят остальное население шахтёрского региона. Здесь на каждую среднестатистическую душу, включая грудных младенцев, приходится по два с лишним гектара бора и дубравы. Правда, после разгоревшихся боёв площадь Степано-Крымского лесничества сократилась на двести гектаров. Досталось и байрачным лесам в пойме Крынки. Как рассказала помощник лесничего Наталья Поклад, тяжёлые фугасы валили вековые дубы и ясеня.

 

Речные дали в дыму пожарищ

- Дым пожарищ накрывал пойму реки и оба села, - вспоминает молодая женщина. - Только ликвидируем один очаг, как в противоположном углу возникает новый.

Нашей мобильной группе однажды довелось наблюдать, как огнём был накрыт кусок плантации подсолнечника, где неосторожно приземлилась стая скворцов. После полного залпа реактивной установки ни одна птица не поднялась в воздух.

Заброшенный блокпост.

Похоже, нечто подобное происходило и в Степано-Крымском лесничестве Амвросиевского лесхоза. Уничтожались зелёные насаждения, которых и без того не густо на землях Донбасса.

В одной из предыдущих публикаций я приводил данные потерь лесов Донбасса. Только одних хвойников сгорело пять с половиной тысяч гектаров, где произрастало свыше пяти миллионов сосен и елей.

Впрочем, лесничий Николай Мирошниченко считает эту цифру заниженной:

- В качестве исходных данных, - говорит он, - взяты насаждения зрелого возраста. Здесь же в основном сгорели молодые деревца. А их на гектаре не сотня, а тысяча.

И ещё немного статистики. Для того, чтобы вырастить одну сосну (подготовка почвы, посадка, уход, затраты горючего), требуется пять лет и около сотни гривен. Однако в итоге получается, что один создаёт, а другой бездумно уничтожает результаты его труда.

Лесная сторонка.

 

Словно кровь на поле боя

Конечно, война отодвигает на второй план общепринятые ценности, а огневые позиции батареи - не то место, откуда принято любоваться живописными окрестностями Степано-Крынки и Русско-Орловки. Да и человек в лихую годину мало чего стоит.

Весной сорок третьего года прошлого века гитлеровцы расстреляли возле местного кладбища группу подростков-подпольщиков. Список общих потерь дополнили не вернувшиеся с фронта землепашцы, чьи предки поселились в этих благодатных местах более двухсот лет назад.

Пролилась кровь и в эту войну. По словам местных, особенно жаркие баталии развернулись возле блокпоста при въезде в Степано-Крынку и на прилегающем к нему поле, которое заслуживает отдельного упоминания.

За два последних года климат вроде бы особых изменений не претерпел, правила агротехники земледельцы соблюдают, поэтому даже многоопытные агрономы затрудняются назвать причину массового появления полевого мака. Особенно щедро он расцвёл там, где шли бои. В том числе - на околице за блокпостом.

Хлебная нива за одну неделю обрела алый цвет. А всё потому, что на отдельных участках маки почти сравнялись в количественном отношении с пшеничными колосьями.

- Я прежде, - призналась помощник лесничего, - никогда не видела ничего подобного. Да и земляки-старожилы говорят о том же… Что ж, если агрономы затрудняются, то, может, есть смысл поискать объяснение в легенде, которая увязывает алые маки с пролитыми на поле брани каплями крови.

Вообще-то, легенд великое множество, о маке слагали вирши индоевропейцы, жившие в излучине Кальмиуса близ старобешевского села Раздольное за пять тысячелетий до Рождества Христова.

Но мне куда ближе строки из стихотворения канадского военного врача Джона Маккрея, который в годы первой Мировой войны написал: «Всюду маки свечами печали горят». Вдохновлённая этими стихами американский профессор Мойна Михаэль стала родоначальницей почина - носить в день поминовения полевые маки.

Позже мадам Гуерин из Франции начала продавать маки друзьям, знакомым, а вырученные деньги направляла в пользу детей-сирот и жён, чьи мужья полегли на поле брани.

- Есть у нас и сирота, и вдова, - продолжает Наталья. - Сколько народу всего полегло на алом от маков поле, никто не знает...

 

Живица на израненных стволах

Рядом с погибшей сосной зародилась новая жизнь. 

Вид с приречного плато, куда мы добрались в сопровождении помощника лесничего, потрясающий. Хаты Русско-Орловки, основанной двести десять лет назад казачьим генералом Кутейниковым, по самые дымоходы увязли в разливе июньской зелени.

Оглушительно пахнет живицей. Она сочится из пней и срезанных осколками веток. К ним в жару желательно не притрагиваться. Иначе потом долго придётся оттирать ладони влажным песком на берегу малой речушки Орловка.

Отсюда, с плато, видны корпуса Шахтёрской птицефабрики. Эти строения за опушкой так же чужеродны, как и глубоко вошедший в почву стакан реактивного снаряда.

- Летом позапрошлого года, - откровенничает Наталья, - здесь пахло несколько иначе. Гарью и падалью. Птицеводам стало нечем кормить несушек, и они выпустили живность на волю. Голодная орда заполонила окрестные поля, близлежащие насаждения. Спаслась лишь та птица, которую подобрали люди. Наши и горожане. Остальные куры погибли или стали добычей хищников...

Постепенно входит в привычную колею лесничество. Горельники, за малым исключением, вырублены, на их месте заложено несколько десятков гектаров молодых насаждений. Возле каждого пня - по крошечной сосенке. Выглядят они удивительно трогательно и жизнеутверждающе.

- На базе нашего Амвросиевского лесхоза, - продолжает Наталья, - имеется прекрасный питомник. До войны сюда за саженцами и сеянцами приезжали со всей округи. Выращенные деревца можно теперь встретить за сотни и тысячи километров от Амвросиевки, и, конечно же, здесь - на приречных холмах.

По серпантину спускаемся к Русско-Орловке. В селе нет роскошных особняков и дач отечественных толстосумов. Но, по убеждению нашей провожатой, лучше жить в скромном доме, который вместо трёхметровых крепостных стен окружен вольной листвой.

 

Птенец из снайперской ячейки

У конторы пересаживаемся в вездеход лесничего. Только на этом виде транспорта, да ещё пешком, можно передвигаться по едва различимым в разнотравье тропам.

Пока идёт смена «лошадей», Наталья занялась решением неотложной задачи. Оказывается, желтобрюхий полоз, воспользовавшись отсутствием хозяйки, занял её служебный кабинет и теперь нормально дрыхнет под столом.

- Гадюка или полоз на крыльце - такое же обыденное явление, как и утренняя роса на цветах мака, - смеётся молодая женщина, подталкивая шваброй полутораметрового «квартиранта». - Но ни люди, ни пресмыкающиеся друг дружке проблем не создают.

Лесной массив состоит из множества разбросанных по склонам и пойме урочищ. Их можно окинуть взглядом, да и то не все, лишь с самой высокой точки горного кряжа. Заодно в поле зрения оказывается часть реки, сама Степано-Крынка, сенокосы с пахучими стожками и половодье маков при въезде в село.

Война оставила следы и на самой высшей точке. У кромки крутого обрыва обнаруживаем мелкую ячейку. Её присутствие выдали пожелтевшие сосновые ветки, которые снайпер (или корректировщик артогня), использовал в качестве маскировки.

Ячейка обитаема. В самом её углу под лапником притаился птенец жаворонка.

- Расти большой, - говорит Николай поршку. - Пусть тебя минуют клыки лисы, пасть желтобрюха и осколки.

Спускаемся на тормозах по слабо очерченной дороге к водопаду и чудом уцелевшей плантации сосны крымской. Расположенной рядом молодой дубраве повезло меньше. Такое впечатление, будто бы по ней прошлось стадо динозавров. Везде - полузатянувшиеся вмятины от реактивных снарядов, измятые деревья. А в каждом - по одному-два губительных для цепей бензопилы осколка.

Однако природа уже успела отчасти залечить причинённые ей увечья. Молодая поросль изо всех сил тянется к солнцу, словно обещая, что со временем дубрава воспрянет от потрясений смутного времени.

 

Ствол такого великана одному не обнять.

Сергей ВАСИЛЬЕВ.

Фото автора.